От:
Название: "Подменённый"
Жанр: драма, AU
Рейтинг: R
Персонажи: Эрик/Чарльз, остальные мутанты
Размер: в процессе (по согласованию с администрацией и заказчиком; автор приносит заказчику свои извинения и обязуется дописать фик в ближайшее время)
Дисклеймер: Все герои принадлежат Марвел.
Примечание: написано для [J]Dark_Mousy[/J] по заявке «Персонажи/пейринги: Эрик/Чарльз в любой вариации».
Подменённый
«Раздавите ногой мышь – это будет равносильно землетрясению,
которое исказит облик всей земли, в корне изменит наши судьбы.
<…>
Может быть, Рим не появится на своих семи холмах.
Европа навсегда останется глухим лесом, только в Азии расцветет пышная жизнь.
Наступите на мышь – и вы сокрушите пирамиды.
Наступите на мышь – и вы оставите на Вечности вмятину величиной с Великий Каньон».
Р. Брэдбери. «И грянул гром».
которое исказит облик всей земли, в корне изменит наши судьбы.
<…>
Может быть, Рим не появится на своих семи холмах.
Европа навсегда останется глухим лесом, только в Азии расцветет пышная жизнь.
Наступите на мышь – и вы сокрушите пирамиды.
Наступите на мышь – и вы оставите на Вечности вмятину величиной с Великий Каньон».
Р. Брэдбери. «И грянул гром».
— Он мутант, — сбивчиво произнёс знакомый голос. — Мутант, я в этом уверен. Может быть, не слишком сильный, но…
Следующее слово оборвалось пронзительным, почти мгновенно утихшим криком. Эрик силился открыть глаза, пошевелиться, сделать хоть что-нибудь, и не мог. Он знал, когда так кричат — когда кто-то испытывает нестерпимую боль и пытается это скрыть, быть может, закусывает щёку или зажимает рот ладонью...
Тишина нарастала, вместе с ней росло и крепло и неконтролируемое, паническое ощущение полной беспомощности от того, что собственное тело было Эрику неподвластно, а ещё — кому-то совсем рядом причиняли боль. Неожиданно на лоб ему что-то опустилось, и он внутренне вздрогнул, не сразу поняв, что это чья-то ладонь. Горячая, слегка влажная, она провела от бровей к волосам и замерла, щекотно касаясь кожи кончиками пальцев, словно изучая.
— Я проверю, — мягко сказал другой голос. Тоже знакомый. Но прежде чем Эрик вспомнил, кому принадлежат оба голоса, он потерял сознание — будто кто-то прямо у него в голове щёлкнул выключателем.
…Очнулся он от бьющего в глаза света, но когда поморгал несколько раз, то обнаружил, что комната, в которой он находится, погружена в серебристый полумрак, такой ровный, что казалось, будто кровать и пустые белые стеллажи по обе стороны от неё парят в тумане и сами же его порождают. Окон не было.
Эрик с трудом перевёл дыхание, а сердце продолжало колотиться в груди, как загнанное. Он резко сел и увидел, что напротив кровати на простом деревянном стуле сидит Хэнк Маккой, на коленях у него — такая же бело-серая, как и всё вокруг, картонная папка, и больше в комнате никого и ничего нет.
Хэнк выглядел совершенно бесстрастным, и мертвенный тусклый свет делал его похожим на памятник самому себе, а белый халат и очки — на прозектора.
— Где мы и что случилось?
Лицо Хэнка осталось невозмутимым.
— Может быть, для начала вы представитесь? Меня зовут Хэнк.
Несколько секунд Эрик смотрел на него, пытаясь понять, что это — галлюцинация, сон, глупая шутка, издевательство? А потом он до конца осознал собственное воспоминание и вздрогнул. Кто бы ни сидел перед ним, он не был Хэнком Маккоем — хотя бы потому, что настоящий Хэнк больше не выглядел как человек.
— Кто ты? — Что-то удержало Эрика от того, чтобы предположить в незнакомце Рейвен. Он привстал, испытывая во всём теле смутное тянущее ощущение; приятное или нет — он сказать не мог.
Хэнк не двинулся с места, спина его оставалась идеально прямой, как у человека, испытывающего сильную боль и боящегося пошевелиться.
— Так как мне вас называть? — повторил он.
Эрик заставил себя опуститься на подушку, будто бы в приступе внезапной слабости, и медленно ответил:
— Эрик.
Хэнк коротко кивнул, раскрыл папку (Эрик краем глаза увидел почти чистый лист с парой строчек на самом верху) и вытащил из нагрудного кармана лабораторного халата карандаш.
— Что вы умеете, Эрик?
— Что?
— Вы обладаете необычными способностями. Как это проявляется?
Эрик подавил смешок. Руки его под одеялом непроизвольно комкали простыню.
— Какими ещё способностями? Вы что — врач? Я в больнице?
— Я не собираюсь вас лечить, Эрик. Просто скажите, что вы умеете.
Он откинул одеяло и спустил ноги с кровати.
— Пожалуйста, не пытайтесь встать, — попросил Хэнк. — Сядьте, Эрик!
Бесстрастный чистый голос звенел как высокая нота, готовая вот-вот оборваться, и стало ясно, что Хэнк на грани паники. И даже в рассеянном тусклом свете Эрик был уверен, что видел, как дёрнулась его щека, как если бы под кожей испуганно зашевелилось нечто отвратительное.
Эрик опустился на край кровати, сделав вид, что готов слушаться.
Хэнк кивнул и, не опуская головы и почти не отрывая карандаша от бумаги, черкнул в папке несколько слов. Эрик исподлобья оглядывал комнату. Глаза привыкли к странному освещению, и оказалось, что свет исходит от нескольких вмонтированных в потолок ламп, закрытых матовыми белыми плафонами. Дверь обнаружилась в самом дальнем от него углу, и цвет её так точно совпадал с цветом стен, а сама она примыкала к косякам так плотно, что если бы не едва заметная тень от ручки, она была бы совершенно неразличима. Странная, тревожная, как осколок кошмара, комната.
— Так что вы можете? — снова спросил Хэнк.
Эрик пожал плечами:
— Перемножать двухзначные числа в уме.
Хэнк на секунду отвёл глаза и усмехнулся уголком рта.
— А я — шестизначные. Эрик, просто скажите мне.
Он промолчал. Хэнк пожал плечами, в точности как он сам минуту назад, и в этом движении Эрику почудилось обречённое облегчение.
— Нужна помощь, зайди, — ровно проговорил Хэнк, обращаясь точно не к нему.
Эрик побарабанил пальцами по колену, обтянутому тканью белых пижамных штанов. Внутри нарастало напряжение, а в самом центре его, где-то совсем рядом с сердцем — рождалось холодное звенящее спокойствие.
Через минуту со стороны двери раздался щелчок и она распахнулась. Вошла женщина. Эрик вскинул голову, не веря глазам своим и испытав нечто вроде необъяснимого восхищения, смешанного с отвращением.
Вошедшая обменялась с Хэнком коротким взглядом, тот поморщился, как от резкого приступа мигрени, и отвернулся.
— Эрик, — заговорил он, — позвольте представить вам Эмму. С ней вам придётся быть откровеннее, чем со мной.
Эмма Фрост перегнулась через плечо Хэнка и заглянула в папку. Эрик невольно проследил глазами линии её стройного тела, затянутого в белый брючный костюм, и подумал, что удивлён увидеть её в чём-то, застёгнутом под горло. Она выпрямилась и взглянула на Эрика так, словно он был не человеком, а воплощением монотонной и внушающей отвращение работы, прищурилась и сделала шаг вперёд.
Больше Эрик медлить не мог. Он взмахнул рукой — и металлическая оправа очков Хэнка изогнулась, впиваясь в кожу и сжимая кости. Хэнк завопил, покачнулся на стуле и рухнул вместе с ним. Эрик перекатился через кровать, и та, скрежетнув, когда выскочили привинчивающие её к полу болты, дёрнулась вперёд и прижала Эмму к стене. Эрик оглянулся — в сознании запечатлелся окровавленный рот Эммы и красные пятна на её безупречном костюме, а ещё стонущий Хэнк — и бросился к двери. С каждым шагом он чувствовал всё больше металла вокруг: и дверные петли, и замок, и спрятанные глубоко в стенах провода — всё это словно отзывалось где-то внутри него и каждая частичка металла вибрировала в такт его мыслям.
Он бросился бежать по длинному коридору, такому же белому, как и комната, которую он покинул. Распахнул ещё одну дверь и ещё одну, и ещё, согнул запертую на замок решётку, выскочил на крутую, ведущую вверх лестницу и помчался по ней, ломая за собой стальные ступени, но какой-то отрешённой и спокойной частью разума понимая, что погони за ним нет. Пока нет.
Возможно, стоило остановиться, подумать, осмотреться — но некая глубинная, звериная часть Эрика, сосредоточие всех его инстинктов и страхов, неконтролируемо гнала его прочь; он не чувствовал ничего, кроме желания выбраться на открытый воздух и ощутить себя свободным. Было необъяснимо жутко, хоть Эрик и сбегал из гораздо худших мест.
Подошвы парусиновых больничных туфель гулко шлёпнули о пол: Эрик вбежал в короткий, больше похожий на вытянутую комнатушку коридорчик и бросился к двери, выглядевшей иначе, чем все уже виденные им здесь двери. Широкая, из массива тёмного дуба, в окружении белых стен она смотрелась чужеродно, как приглашение в другую вселенную. Эрик на бегу щёлкнул пальцами, заставляя и её открыться, и, по инерции сделав несколько шагов, остановился. Следующая комната, чем бы она ни была, встретила его кромешной темнотой. Неожиданно откуда-то сбоку прозвучал треск, заставив Эрика испытать острое чувство deja vu. Он замер, услышав скрип двери и шорох почти беззвучных шагов.
— Бежать обязательно, или тебе нравится сам процесс? — спросили сзади.
Эрик вздрогнул и медленно обернулся навстречу вспыхнувшему, бьющему в глаза косому потоку света.
***
— Пожалуйста, пойми меня правильно, Эрик, — сказал Чарльз и потёр переносицу. — Мы не знали, чего от тебя ждать, на что ты способен… Мы не могли рисковать.
— Вы чего-то боитесь?
Чарльз усмехнулся и пододвинул к нему фарфоровую чашку с кофе. Кофе Эрик не любил и просто уставился сначала на чашку, потом на столешницу.
— Мы не обычные люди. Естественно мы боимся.
Эрик помнил, что в том месте, где сейчас стояла чашка, должна была быть тонкая глубокая царапина. И стол был короче на фут, отчего на собеседника гораздо удобнее было смотреть; и портьеры на окнах в кабинете запомнились не бордовыми, а светло-красными, из ткани, которая даже на вид была легче этой.
— Не обычные люди?
— Мы все — обладатели особого гена с особенной системой развития и особыми целями.
— …И он даёт особые способности? — продолжил Эрик.
Чарльз с улыбкой кивнул.
— Занимался генетикой?
— Никогда, — покачал головой Эрик. — А ты… профессор генетики. Недавно стал?
— Недавно. — Чарльз вроде бы не пошевелился, и доброжелательное выражение его лица не изменилось, но глаза, до этого рассеянно оглядывавшие кабинет, остановились на лице Эрика. Между бровей залегла еле заметная, неуловимая ни для кого, кто не знал бы Чарльза, складка.
Эрик придвинулся ближе к столу и взял в руки чашку, сделал вид, что смотрит только на неё.
— Профессор? Не знал, что угадаю. На профессора ты похож меньше всего.
— Это пока не начну лысеть, — мягко улыбнулся Чарльз. Морщинка между бровей исчезла, но нельзя было угадать, поверил он Эрику или нет.
— Как я оказался у тебя дома?
— Глупо звучит, но я хотел послушать, что ты сам на это ответишь. — Чарльз облокотился о столешницу и выжидательно, с долей любопытства, посмотрел на него.
Эрик снова оглядел кабинет: то ли он уже начал привыкать к нему, то ли подводила собственная память, но осталось только тревожное смутное ощущение искажённости. Он уже не мог сказать, правда ли Чарльз сменил портьеры и поставил другой стол, и тем более — зачем он это сделал. Три фарфоровые статуэтки на каминной доске — там ли они стояли прежде?
— Какой сейчас месяц? — хрипло спросил он, взял чашку и сделал глоток прежде, чем успел подумать, что в кофе могло быть что-то подмешано.
— Ноябрь. Двадцать второе ноября тысяча девятьсот шестьдесят второго года.
— Год я помню.
— А кроме года?
Он снова взглянул на Чарльза и подавил желание передёрнуть плечами. Ощущение присутствия кого-то, кто словно пронёсся, как ураган, и стёр следы его собственной жизни из чужих, не проходило. Это не могла быть Эмма — у неё не хватило бы способностей.
Это не мог быть Чарльз — он никогда бы так не поступил.
— Эрик?..
— Ничего, — твёрдо сказал он. — Я помню только, как очутился в белой камере.
— Это не камера, — поправил Чарльз. — Это просто комната в подвальных помещениях дома. Мы иногда используем её как часть собственного госпиталя.
— Вам бывает нужен госпиталь?
— Нам всё нужно, Эрик. — Чарльз пожал плечами, и снова на секунду появилась та знакомая морщинка. — Мы — анклав, по отношению ко всему миру мы — отдельно действующий мирок.
— Понимаю, — медленно проговорил Эрик.
Чарльз хмыкнул и опять улыбнулся — нервно и устало.
— Откуда ты узнал об этом доме, тоже не помнишь?
— Я не знал. Я здесь впервые.
— Внутри — да. Но мы нашли тебя в полумиле отсюда, в парке, без сознания. Там не бывает посторонних, это частная территория, и проникнуть внутрь мог человек… только человек с особыми способностями.
— Мутант.
Чарльз с любопытством взглянул на него.
— Мы — те, кто здесь находится, я имею в виду — предпочитаем себя так не называть. Слово «мутант» равняет нас со всеми нежизнеспособными выбраковками эволюции и человеческой глупости… это неприятно, ты должен понимать, Эрик.
— Неприятно, — согласился он.
— Будто мы обязаны стоять где-то вне мира и цивилизации, хотя у нас общая история и общие предки, — Чарльз обвёл кабинет рукой, чуть задержался на фотографии Эйнштейна на столе, потом на гипсовом бюсте Руссо. — Просто мы — те, кем люди в конце концов станут. Должны.
— Я уже говорил, что я не генетик.
— Отлично, — рассмеялся Чарльз. — Значит, конкуренции я могу не опасаться.
— Разве конкуренция не стимулирует эволюционный процесс?
— Для не-генетика задатки у тебя неплохие, — усмехнулся Чарльз. — Но социологи тебе возразят, что особенность человека заключается в том, что он сам контролирует и создаёт универсальную среду своего окружения и действующие в ней процессы.
— Ясно, — сказал Эрик, улыбаясь, и залпом допил кофе. Сахара в нём было много, словно Чарльз положил пять кусков — по своему вкусу.
— Не хочешь посмотреть дом? — предложил Чарльз. — Конечно, в том случае, если собираешься остаться.
Эрик вскинул брови. Чарльз смотрел на него совершенно безмятежно, машинально теребил рукав рубашки — вежливый, дружелюбный, усталый, немного чем-то озабоченный молодой профессор.
— Не боишься вот так мне всё показывать?
Чарльз упрямо покачал головой:
— Раз ты шёл сюда, значит, тебе нужна была помощь. Я никому не отказываю. Правда, — деликатно добавил он, распахивая перед Эриком дверь, — я и не навязываюсь. Ты волен уйти, если тебе у нас не понравится, Эрик.
— Учту, когда решу прихватить с собой твоё фамильное серебро, — усмехнулся он.
— Судя по твоим способностям, ты можешь сделать это, не сходя с места, — заметил Чарльз. Эрик автоматически кивнул. — Металлокинез — единственное, что ты умеешь?
— Судя по всему, да, — осторожно ответил он.
В гостиной, куда они вышли, тоже что-то было неуловимо не так — словно некто один раз побывал в ней, а потом вернулся в неё уже пустую и обставил заново, руководствуясь только своими воспоминаниями. Повинуясь непреодолимому порыву, Эрик стремительно шагнул к окну и отдёрнул занавеску. Он сам не знал, чего ожидал, но увидел только парк — верхушки заржавленных осенью деревьев, укутанные серым небом, как одеялом.
Он выдохнул, обернулся и натолкнулся на слегка удивлённый взгляд Чарльза.
— Поместье довольно большое. Мы в Уэстчестере, Нью-Йорк.
— Ясно, — сказал Эрик немного сдавленно. Почему-то то, что Чарльз пояснил, где находится дом, задело сильнее всего — словно прозвучал окончательный приговор, что Эрика выкинуло из привычного мира и не желает пускать назад.
— Значит, только металл?
— Да.
— Так ты не только для себя загадка, но и для меня, — после недолгого молчания заметил Чарльз. Эрик вздрогнул: он не заметил, когда тот успел подойти и стать на полшага позади.
— Загадка?
Чарльз еле заметно улыбнулся — незнакомая полуусмешка, бледная тень, застывшая предтеча его обычной живой улыбки:
— Ты первый человек, чьи мысли я совсем не могу прочесть. Я телепат.
***
Эрик не спешил оборачиваться, хотя спиной чувствовал чей-то пристальный любопытный взгляд. В полированной штанге тренажёра прямо перед ним угадывались только искажённые и размытые очертания тёмной фигуры.
Словно угадав, что была замечена, та шагнула вперёд, и Эрик узнал Энжел — в неизменной чёрной юбке и блузке с высоким воротом, которые он про себя окрестил «монастырским костюмом». Одежда Эммы напоминала такую же униформу — только для кого-то повыше рангом. Свободно себя чувствовал в выборе одежды, судя по всему, один Чарльз — и куда только делись вязаные жилетки, кардиганы, «профессорские» твидовые пиджаки с кожаными заплатками на локтях.
— Не отвлекаю? — тихо спросила Энжел.
— Нисколько.
Она запрокинула голову, рассматривая причудливое переплетение металлических штанг под потолком. Эрик согнул их больше для развлечения, чем проверяя собственные силы. Чарльз предложил ему чувствовать себя как дома, и он воспользовался приглашением с, возможно, излишним пылом. Впрочем, вернуть штанги к первоначальному состоянию ему ничего не стоило.
— Здорово ты это делаешь, — сказала Энжел наконец, и в обычно бесстрастном голосе мелькнуло восхищение. Уже много лет Эрик не испытывал неловкости перед женщинами (тех же, к кому он ощущал хоть нечто похожее, он просто игнорировал), но ровный тихий тон Энжел заставлял его смущаться — неизменно за последнюю неделю, с тех пор, как он познакомился, вернее, заново познакомился с обитателями особняка.
Он был уверен, что она ему не нравится — как не может нравиться тот, перед кем испытываешь необъяснимое чувство вины.
— Ничего особенного.
— Никогда не видела, чтобы кто-то так владел собой. Своими способностями. — Она снова посмотрела на хромированные изгибы штанг и вздрогнула, когда те с низким гулким скрежетом начали распрямляться, словно бы сами по себе. — Много тренировался?
— Не помню, — резко, возможно даже слишком, ответил Эрик. Энжел зябко поёжилась и обхватила себя руками, хотя было совсем не холодно. Он сразу почувствовал себя мерзавцем, пусть и прекрасно знал, что её характер далёк от тепличного и этот тон не мог её задеть.
— Ты совсем ничего о себе не помнишь?
— Взрослых лет, — сухо ответил он. — Я уже говорил.
Да, медиком он не был, но знал, что такой род амнезии существует, и даже видел после войны людей, которые до мельчайшей детали вспоминали свои детские игры, зато забыли всё, что было потом. Эрик до сих пор невольно испытывал к ним нечто вроде брезгливой жалости, а может — зависти.
Будь Чарльз здесь один, он рассказал бы ему всё; но что-то, странный ли дом, или странные люди в нём, удерживало его от этого. Лгать казалось лучшим выходом, и что бы внутри Эрика ни порывалось быть откровенным, он раз за разом лишал его права голоса.
— Сочувствую, — проговорила Энжел без капли сочувствия, а потом снова вернулась к тому, что, похоже, по-настоящему её волновало: — Про свои способности ты точно знал. Наверное, с детства.
Эрик не вздрогнул, хотя ожидал от себя этого. Но нет: словно какая-то дверь в памяти захлопнулась, больше не пуская его в глубины прошлого.
— Да. Думаю, да. Сложно не знать — я чувствую металл на достаточно большом расстоянии.
— У меня не так.
— Но ты же умеешь…
— …летать, — чуть повысив голос, перебила Энжел, избавив Эрика от необходимости вовремя замолчать. — Да, я раньше не говорила — я умею летать. Умела.
— Умела?
Энжел болезненно скривила задрожавшие губы. Чарльз на месте Эрика, возможно, дружески приобнял бы её за плечи — и тогда она точно разрыдалась бы, долго и облегчённо. Вместо этого Эрик отступил в сторону и отвернулся, давая ей возможность смахнуть набежавшие слёзы и перевести дыхание.
— Смотри, — сказала она, повернулась к Эрику спиной и резко, до треска ниток, задрала блузку.
Теперь он понял, почему она больше не носит открытых платьев.
— Кто… от чего это? — спросил он, протянув руку, и осторожно, кончиками пальцев, не в силах остановить себя, провёл по глубоким, чёрным, будто выжженным линиям, повторяющим безупречный узор бывших радужных крыльев. На узкой женской спине они смотрелись дико, как вандализм, как чудовищное варварство.
Энжел шумно выдохнула и одёрнула блузку.
— Алекс.
— Алекс? — недоверчиво переспросил Эрик, а сам припомнил, как тот всегда сникал и замирал, когда в комнату входила Энжел. Раньше Эрик списывал всё на то, что Алексу она попросту нравится. — Он не…
— Он мог! — вспылила она, рукавом смахнула две новые слезинки. — Потому что он собой не владеет! Несчастный случай, промахнулся — а мне что теперь делать? Куда мне идти? У него способности мощнее моих — значит, я ничего не стою? Не могу летать — и к чёрту теперь всё, раз от меня меньше пользы?
Не зная, что сказать, Эрик погладил её по спине, и Энжел, вопреки его ожиданиям, не уткнулась ему в рубашку, а отстранилась, вытащила из почти незаметного кармана на юбке платок и принялась осторожно промокать глаза.
— Ладно, — прерывисто сказала она. — Это же эволюция, да? Иерархия в стае? Кто меньше может, тот ниже стоит?
— Стаи пусть создают неандертальцы, — мягко сказал Эрик, и Энжел благодарно улыбнулась, хотя на щеках ещё не просохли дорожки от слёз.
Она отвернулась и прошлась по залу, бесцельно трогая тренажёры. Эрик потёр лоб, не зная, как избавиться от чувства неловкости.
— Хэнк может что-нибудь сделать с твоими крыльями? — спросил он, когда решил, что Энжел достаточно успокоилась. — Восстановить, вылечить?
— Он уже делает, — горько усмехнулась она. — Чарльз ему велел. Ничего не выйдет, Хэнку на меня точно плевать. Ему на всех плевать, кроме себя.
— Он до такой степени эгоист? — спросил Эрик, подбавив в голос недоверия.
— Он до такой степени несчастен, — скривилась Энжел. — К тому же, раз Чарльз ему запретил… — она осеклась, закашлявшись. Эрик, внутренне сжавшись, как пружина, ждал, когда она договорит: хоть что-то он должен был узнать — про неправильность Энжел, про неправильность Хэнка, про неправильность всего вокруг, кроме…
— Не помешал? — Словно догоняя слова, раздался деликатный стук. На пороге, изумлённо оглядывая комнату, стоял Чарльз. — Эрик, я тебя по всему дому ищу. Можно с тобой поговорить?
— Извините, мне надо выйти, — хрипло пробормотала Энжел, зажала рот рукой и выскочила за порог, задев плечом Чарльза. Тот окликнул её, но ответом послужил только торопливо удаляющийся перестук каблуков.
— Что с ней? — спросил Эрик. Чарльз помрачнел.
— Она никак не оправится. Мы стараемся дать ей время, но… — Он беспомощно развёл руками и тут же скрестил их на груди. — Но здесь уже ничего не поделать. Она… в общем, она ждала ребёнка и потеряла его. А потом ещё крылья. Иногда мне кажется, что лучше бы ей об этом забыть. — Он помолчал. — Надо поговорить с Эммой: она женщина, она лучше её поймёт.
***
— Эрик, я так и не договорил… — Протянутая рука Чарльза зависла над доской. Он вздохнул, так и не сделал хода и откинулся на спинку кресла. — Ты должен знать, что я был не совсем с тобой откровенен. Не всё тебе сказал.
— Я знал, что где-то есть подвох, — пробормотал Эрик.
Гостиная, в которой они расположились, почти не казалась чуждой: быть может, потому, что всё в ней словно носило отпечаток Чарльза. Так могла бы выглядеть воплощённая в вещах частичка его характера, самая его суть: немного бардака, но вместе с тем всё необходимое легко найти, достаточно свежо и достаточно тепло, достаточно уютно, но не усыпляюще, а напротив — бодряще.
Эрик никогда бы не подумал, что Чарльз станет для него якорем стабильности.
— Подвох — это верно сказано, — кивнул Чарльз. — Возможно, тебе опасно здесь находиться. Мы все — и особенно я — не самое лучшее знакомство.
— Я тоже.
Чарльз улыбнулся, наклонился к шахматам и сделал ход, поставив Эрика в тупик.
— Шах. — Эрик ждал «друг мой», но этих слов так и не прозвучало, вместо этого Чарльз выдержал паузу, собираясь с мыслями. — Эрик, я вижу, что ты отнюдь не беспомощен. Кем бы ты ни бы до того, как мы нашли тебя, ты знал, чего хотел. Твоя сила… ты умеешь ей пользоваться, Эрик. Она нормальная часть тебя, а не нечто… нечто, чего ты боишься.
— Как с Алексом? — почти наугад спросил Эрик.
— Как с Шоном, Хэнком, Энжел, — передёрнул плечами Чарльз. — Я стараюсь им помочь, но…
— Но они не очень-то умеют принимать помощь?
— Верно. Не скажу, что прогресса нет, однако… — он не договорил, взял свой стакан и сделал глоток.
— Никогда не видел тебя пьющим неразбавленный виски, — машинально заметил Эрик.
— Плохой способ расслабиться, поэтому я его почти не использую. — Чарльз с отвращением взглянул на стакан и оставил его. — Боюсь, ты проиграл, Эрик.
— И никогда не думал, что услышу это от тебя. — Эрик отсалютовал Чарльзу бокалом, взял фигуру и решительно опустил её на доску. — Мат белым, Чарльз.
Наклонив голову, Чарльз с изучающей улыбкой взглянул на доску, протянул руку и осторожно снял с неё короля.
— Подумать не мог, что я так предсказуем — или только у тебя талант обнаруживать мои слабые стороны, Эрик?
— Возможно.
Чарльз звонко рассмеялся, чуть громче, чем следовало бы. К своему изумлению Эрик понял, что достопочтенный профессор Ксавьер нетрезв, и собрался встать, чтобы принести ему содовой со льдом — пьяный Чарльз в голове не укладывался. Тот плавно наклонился вперёд и придержал его за рукав.
— Эрик, подожди. Я не всё ещё сказал.
Усмехнувшись, Эрик опустился в кресло.
— Да?
Чарльз посерьёзнел, и уже не заметить было, что алкоголь хоть как-то на него повлиял, словно собственный метаболизм он тоже мог контролировать силой мысли.
— Эрик. На самом деле я хочу попросить тебя о помощи.
— Всё, что в моих силах.
— Не надо опрометчивых обещаний, — вздохнул Чарльз. — Случайные жертвы порой неизбежны, Эрик, и меньше всего мне хочется, чтобы одной из них стал ты.
Эрик наклонил голову, показывая, что оценил его серьёзный тон.
— Я принял к сведению.
Чарльз облизнул губы и снова замолчал. Отблеск каминного пламени играл в его лихорадочно блестящих глазах. Засмотревшись, Эрик его не торопил, но Чарльз провёл ладонью по лбу, отбрасывая волосы назад, и наваждение пропало само.
— Я хочу попросить тебя участвовать в войне Эрик. На нашей стороне.
— С людьми?
— Что?
— Я не слышал, чтобы, — он проглотил напрашивающееся вместо логичного «сейчас» нелепое слово «здесь»; проглотил, как до этого глотал мартини, оставив на языке опасный сладковато-терпкий привкус, — люди знали о… о нас.
Чарльз поморщился, как если бы речь шла о чём-то маловажном.
— Война идёт с людьми, да, но с другими людьми. Генетически совершенными людьми. Они такие же, как мы. Мутанты, так они себя называют. «Братство мутантов».
— Братство… мутантов? — повторил Эрик, подавив внезапный порыв рассмеяться. Забавное название, глупое, должно быть, на взгляд дилетанта, но призванное скрыть опасную суть — оно не вызвало в Эрике никакого отклика, а он уже приготовился к нему и теперь остался со смутным чувством разочарования.
— Братство мутантов, — глухо подтвердил Чарльз.
— Много их?
Чарльз бросил на него испытующий взгляд. Из-за причудливой игры света его глаза казались синее, чем когда-либо, словно за спиной Эрика была не тёмная громада шкафа, а небесная ляпис-лазурь, какая накрывает только самые тёплые песчаные пляжи.
— Сейчас — меньше, чем нас. Но для таких как мы… — Чарльз подался вперёд и сплёл пальцы в замок, — для таких как мы это неважно. Взвод, вооружённый всего лишь пулемётом, обратит в бегство армию с деревянными дубинками. Но один пулемёт — ничто против массированной атаки с воздуха.
Чарльз встал, немного нетвёрдой походкой прошёл к бару и налил ещё выпить. Вернулся к шахматному столику, держа в обеих руках по бокалу — с виски в правой, с мартини в левой. Протянул мартини Эрику, но не сел, а обошёл вокруг кресла, остановился, разглядывая тёмное небо за окном.
В тишине громко взвизгнуло рассыпающееся в огне полено. Эрик наклонился и поворошил угли кочергой.
— Я не самый лучший педагог, Эрик, — заговорил Чарльз. — Стратег тоже. Я просто хочу, чтобы было место, где дети, особенные дети, которые рождаются по всему миру, могли бы чувствовать себя как дома. Надёжнее, чем в колыбели, лучше, чем в материнских руках. Понимаешь? (Эрик кивнул.) И для этого я сделаю всё, что в моих силах.
Качая в ладонях бокал, Эрик думал об Энжел, о Шоне и Алексе, о Хэнке; изящно и незаметно, как кошка, вступила в его мысли даже молчаливая Эмма, не держащая на него зла за недавнее нападение… Он так и не расспросил Чарльза, почему она присоединилась к ним, но тот доверял ей — и, наверное, не без причины.
Что-то в них всех действительно было не так; словно обделённые при рождении, вечные дети, лишённые колыбели, они вызывали у Эрика жалость и острую привязанность, которые он и сам бы не мог в себе предположить. Быть может, оттого, что не такими он запомнил их, и теперь представшая перед ним обнажённая беззащитность била под дых сильнее самого крепкого кулака. А Чарльз, значит, всегда обладал даром на расстоянии ощущать тех, кому нужна помощь… неудивительно, наверное, для телепата, но всё равно сродни чуду.
— Я с тобой, — сказал он и поднял голову.
Чарльз посмотрел на него сверху вниз и осторожно улыбнулся: сначала одними лишь уголками губ, а потом широко.
— Спасибо, — просто ответил он, и Эрик не сразу понял, что жар, мягко обжегший его плечо, исходит от почти невесомой Чарльзовой ладони.
***
— Никого, кроме тебя и Хэнка, я никогда сюда не приводил, — серьёзно сказал Чарльз.
— Польщён.
Они усмехнулись друг другу, и за улыбками была позабыта проскользнувшая в голосе Чарльза нервозность.
— Здесь я всегда чувствую себя… — Чарльз запнулся, надевая обвитый проводами шлем, — чувствую себя голым перед толпой. Ужасное ощущение.
— Скорее это ты раздеваешь целую толпу.
— Ты уже знаешь, как работает Церебро? — вскинул брови Чарльз. Из-за низко надвинутого шлема он выглядел комично, как карикатура на злобного учёного из фантастических романов. Эрик не удержался: приподнялся на носках и нахлобучил шлем ещё глубже. Чарльз негромко рассмеялся.
— Ты телепат, она усиливает твои способности, значит, ты можешь читать мысли множества людей. Что это, как не раздевание?
— Теперь я согласен — после того, как вы разъяснили мне это, Холмс. — Чарльз расправил свисающие разноцветные провода и уже совсем другим тоном сказал: — Пожалуйста, опусти крайний слева рычаг.
Эрик послушался, но сделал это, не сходя с места — он начал находить всё большее удовольствие в том, как Чарльз оценивал его способности. Вроде бы всё так же, как всегда, но казалось, будто глаза блестели ярче, чем прежде, а улыбка была тоньше, и Эрик и его способности в сознании Чарльза были неразличимы, как одно совершенное, достойное лишь восхищения существо. Больше ни на кого в доме Чарльз так не смотрел.
Комната погрузилась в полумрак, Чарльз замер. Эрик знал, как использовалась установка прежде, но теперь его не покидало ощущение тревожности — тот ли это Церебро, который ему запомнился, или неуловимые изменения коснулись его внутри?
Ожили самописцы, на панели заморгали лампочки. Чарльз вздрогнул и вцепился в поручни, и Эрик, не сдержавшись, сжал его ладонь своей, будто бы что-то могло случиться. Чарльз облизал пересохшие губы и улыбнулся, не размыкая губ. За закрытыми веками его глаза подёргивались, словно лихорадочно читали какой-то длинный текст, но теперь, когда Эрик ощущал под ладонью спокойно лежащую на металле руку, ему стало как-то спокойнее.
Кнопки погасли так же внезапно, как и загорелись. Чарльз одной рукой стащил шлем и оставил его качаться на проводах, так и не высвободив второй руки из-под ладони Эрика. Пальцы мелко подрагивали, словно бы в предвкушении.
— Эрик, — прерывисто сказал он, заставив его вздрогнуть. Рука плавно перевернулась — и теперь уже Чарльз на секунду стиснул его пальцы. — Эрик, кажется, твоя помощь понадобится мне раньше, чем мы думали.
***
— «Дрозд», — с восхищением прошептал Эрик. Тот ли это был самолёт, что рухнул на пляж, или же его точная копия, но выглядел он идеально, разве что в сумраке ангара казался больше и как-то грознее. Не столько маневренная «птица», сколько опасный, готовый к атаке истребитель.
— Что, прости? — переспросили сзади. Эрик резко обернулся: к тому, как бесшумно мягкие туфли Хэнка ступали по любому полу, привыкнуть было невозможно.
— Я говорю, отличный самолёт.
— Тебе виднее, — равнодушно согласился Хэнк, однако глаза за стёклами очков блеснули — всё же похвала была ему приятна. — Мы зовём его Дроздом, нашей маленькой синей птицей.
— Хорошее название. — Эрик помолчал, ожидая, что Хэнк отойдёт или залезет внутрь самолёта. Но тот упорно торчал за плечом. — А где остальные?
— Примеряют новые костюмы, — усмехнулся Хэнк. — Путаются в молниях. У тебя, смотрю, такой проблемы не возникло. Ты будто надевал что-то похожее раньше.
— Я похож на человека, который носит чёрный спандекс? — вскинул брови Эрик.
Хэнк отвернулся, скрывая усмешку.
— Отличный немаркий цвет, удобный материал. Я предлагал коричневый, но…
— …но это ещё хуже, чем синий с жёлтым, — пробормотал Эрик. Хэнк внимательно на него посмотрел, но ничего не сказал. — Эмме вряд ли понравится.
— Она и Энжел остались довольны.
— Энжел тоже летит? Но она же… — он оборвал себя, с досадой подумав, что зря выдал, что знает о её проблеме. Хэнк сделал вид, будто не заметил заминки, и это разозлило Эрика больше, чем если бы тот вспылил.
— Она может генерировать в дыхательных путях огонь, — помолчав, сухо сказал Хэнк. — Для многих этого более чем достаточно. И Чарльз ей доволен.
— А ты?
— Что — я? Умею ли я плеваться огнём? Это не то, чего мне остро не хватает.
Эрик усмехнулся.
—Ты будешь управлять?
Хэнк покачал головой:
— Я не лечу — зачем? Пилоты — Шон и Алекс. Кто-то должен оставаться на базе, к тому же в драке от меня мало толку: никто не будет ждать, пока я задавлю его интеллектом. — Хэнк сгорбился и засунул руки в карманы. В полумраке почти исчезло то жалковатое выражение надменного умственного превосходства, которое так бесило ровесников Хэнка.
— Ты мог бы научиться драться, если тебе именно этого хочется.
— Не надо советов, Эрик, — чуть улыбнулся Хэнк. — Я и так знаю, что не самый могучий на свете мутант, а ум в конечном итоге — всего лишь кучка нейронов в окружении глии, с сомнительной защитой в виде черепной коробки.
Он развернулся и пошаркал к выходу, будто помимо собственных лет на него навалилась вся тяжесть будущих, ещё непрожитых — и не одной жизни, а многих их десятков. Эрик внезапно отчётливо понял (и обезоруживающая откровенность этого открытия поставила его в тупик), что Хэнк горько, болезненно несчастлив, и пониманием этого, как потоком воды, было снесено воспоминание о чём-то тревожащем и почти незаметном, как далёкий комариный зуд.
Эрик недолго оставался один: ангар заполнился шумом голосов, стуком тяжёлых подошв по полу. Алекс и Шон поздоровались и первыми залезли в самолёт; Эмма поприветствовала его сдержанным кивком и последовала за ними. Энжел шла последней, и Эрик придержал её за локоть — слишком уж неправдоподобно спокойным и отрешённым показалось её смуглое лицо.
— Всё нормально? — спросил он.
Энжел нежно ему улыбнулась:
— Чудесно себя чувствую. Спасибо, что беспокоишься.
Она мягко высвободилась и тоже залезла в самолёт, не оглянувшись. Немного обескураженный Эрик остался стоять в одиночестве, почему-то не испытывая желания сесть рядом со всеми. Через стекло ему был виден белокурый затылок Эммы и чёткий профиль Энжел: обе сидели ровно, как застывшие, и, казалось, даже не дышали.
Слишком долго ждать не пришлось: через минуту в дверь ангара, на ходу застёгивая молнию на рукаве, вошёл Чарльз. При виде Эрика лицо его озарилось мимолётной, но такой искренней улыбкой, что на секунду ему стало не по себе.
А потом он улыбнулся в ответ, и больше об этом не задумывался.
— Готов? — спросил Чарльз. Эрик кивнул. — В таком случае после тебя.
Они залезли в самолёт, и последним, что увидел Эрик в ангаре, была по-прежнему сгорбленная фигура стоящего у двери Хэнка, неизвестно когда успевшего вновь зайти.
***
Теперь Эрик думал, что Чарльз, возможно, не преувеличивал, когда говорил, что стратег из него никудышный. Сам он никогда не поставил бы Энжел в пару с Алексом, но говорить об этом было уже поздно.
— Мы с тобой идём вместе, Эрик. — Чарльз покачал головой, ещё раз оглядел их маленький, замерший в готовности «взвод». Эмма еле заметно улыбнулась и кивнула Шону. — Если что-то пойдёт не так, вы знаете, как нас позвать.
Перед тем как войти в обшарпанную дверь одного из чёрных ходов, Эрик полуобернулся: Шон и Эмма уже направлялись к другому, а Энжел всё ещё стояла с потерянным видом, и перед ней неловко топтался Алекс.
— С ней всё нормально, — нетерпеливо сказал Чарльз и потянул его за рукав.
Эрик с сомнением кивнул.
— Это обычная практика Братства, — торопливо рассказывал Чарльз, пока они пробирались по заваленному всяким хламом коридору. — Они находят нежилые дома — порой в трущобах, где никому ни до кого нет дела, порой выкупают такие вот заброшенные особняки в глуши — и превращают их в свои базы и полигоны. Они мобильны, их почти невозможно найти, зато где находимся мы, они знают прекрасно — и пользуются этим. — Чарльз остановился и вытер пот со лба. — И, пожалуйста, будь осторожнее, Эрик. Здесь они держат детей.
— Детей?
Чарльз кивнул.
— Они похищают их и пытаются обучать. Это одарённые дети, Эрик, дети со способностями… они нужны им. — Чарльз помрачнел. — До определённого момента. Потом…
Эрик молча стиснул его плечо.
— Дом выглядит так, будто здесь никто не живёт, — заметил он, когда они прошли через одну из вытянутых пустых комнат, скалящуюся разбитыми окнами.
— Они наверху, — прошептал Чарльз. — Я их чувствую.
Что-то хрустнуло. Оба замерли, через секунду Чарльз поднял руку в успокаивающем жесте.
— Просто белка. Пойдём.
— Я первый, — решительно сказал Эрик, когда их глазам предстала широкая лестница. Окна в холле были забиты досками, и поэтому казалось, что ведёт она не на второй этаж, а куда-то в бесконечную темноту. — Скажи мне, если там кто-то будет.
Чарльз облизал губы кончиком языка.
— Они уже знают, что мы здесь. Мы… мы только один раз сталкивались с ними в открытую. Пожалуйста, осторожнее, Эрик.
Они прошли примерно половину лестницы, когда сверху донёсся истошный женский крик и почти одновременно с ним — грохот.
— Господи, — пробормотал Чарльз. — Господи, это же Энжел! Я же сказал, чтобы она… — не договорив, он оттолкнул Эрика и бросился было вперёд, но с размаху стукнулся выставленными вперёд ладонями о дверь и выругался.
— Заперто!
— Отойди, — пробормотал Эрик и щёлкнул пальцами — замок слетел с двери и впился в стену.
— Стой! — с неожиданной силой схватил его Чарльз. — Нас там ожидают.
Оттолкнуть его Эрик не смог — исчез запал первой гневной секунды, а сознательно он этого делать не хотел. Вместе они медленно вошли в комнату, разительно отличавшуюся от виденных внизу. Пусть обставленная не слишком уютно, она всё же выглядела явно жилой, но Чарльз не остановился, а бросился к двери напротив и распахнул её.
Запоздало Эрик увидел тёмный силуэт, шагнувший ему навстречу. Он метнулся за Чарльзом, уже понимая, что не успевает, но почувствовать металлические крепления в шкафу в глубине комнаты он смог — и взмахнул рукой, заставляя их выскочить и полететь в нападающего. Но к его изумлению Чарльз не остановился, а рухнул вперёд, на пол, увлекая замершего человека за собой. Лишившийся болтов шкаф с грохотом развалился, подняв тучу строительной пыли. По полу рассыпались какие-то книги.
— Чарльз!
— Эрик! Эрик, стой! — Чарльз приподнялся на одной руке, а другой махнул Эрику. — Стой… это Алекс.
На полу действительно скорчился Алекс. Его костюм был в пыли, из носа стекала струйка алой крови, которую он, похоже, не понимая, что делает, слизывал. Рот в крови, размазанной, как помада, алый подбородок, даже на брови откуда-то кровь.
Эрик подал Чарльзу руку, на которую тот тяжёло опёрся, и вдвоём они помогли Алексу подняться. Того колотила нервная дрожь. Чарльз взглянул на него, прижал пальцы к виску и почти сразу опустил руку и обескураженно взглянул на Эрика.
— Пусть он присядет, — тихо сказал он.
— Где остальные? Где Энжел?
Вместо ответа Чарльз взял Эрика под руку, подвёл к узкой двери и пропустил вперёд. Эрик оглядел высокие грязные ступени ещё одной, гораздо меньшей лестницы, отметил несколько валяющихся на ней свежих окурков, тревожные темные пятна плесени на стенах и наконец перевёл взгляд вниз, уже догадываясь, что увидит там. У подножия лестницы, окружённая расплывшимся тёмным пятном, по иронии судьбы в свете единственной лампы похожим на распростёртые крылья, неподвижно лежала Энжел.
— Она мертва, — сдавленно проговорил Чарльз. Эрик кивнул — он и так это видел. — А Братство ушло. — Он с досадой стукнул кулаком по перилам. — Господи, как они могли?..
— Ты сам сказал — это война, — глухо ответил Эрик и, на сей раз не сдерживая секундного порыва, обнял Чарльза за плечи и притиснул к себе. Так они стояли, пока Чарльз осторожно не высвободился.
— Эмма и Шон уже рядом. Они осмотрели весь первый этаж — тоже никого. — Он скривился и вздрогнул. — Алекс. Слава богу, он жив. Надо побыть с ним.
Эрик кивнул.
— А я спущусь к ней. — Почему-то он не мог заставить себя назвать мёртвую Энжел по имени, словно бы это окончательно позволило ангелу смерти вступить в свои права и забрать её навсегда.
Но тот уже это сделал, да и не существовало никакого ангела смерти, а Эрика не должна была волновать смерть девушки, которую он почти не знал.
Уже на последней ступеньке Эрик подумал, помедлив перед тем, как наступить в кровавое пятно, что Энжел, быть может, наконец-то успокоилась. По крайней мере (особенно — глядя, как кровь капает на нижнюю ступеньку, словно «крылья» плавились и перетекали уже во что-то совсем иное), хотелось себя этим успокоить.
Неожиданно дверь, которую Чарльз прикрыл за собой, с грохотом стукнула о стену, а сам он выскочил на лестницу, перегнулся через перила и отчаянно заорал:
— Эрик! Эрик, отойди оттуда немедленно! Эрик!
Он успел только обернуться. Левая нога так и осталась занесенной над пятном, как вдруг нечто тонкое и гибкое обхватило правую, с силой дёрнуло, опрокинуло его навзничь и потянуло вниз, в темноту следующего пролёта. И, прежде чем он хоть что-то сделал, тонкая игла кольнула в плечо, и, уже теряя сознание, он увидел, как темнота вокруг расцветает глубокой карминной краснотой.
Почему-то она оставила на языке резкий привкус серы — и это совершенно точно было последним, что Эрик почувствовал.
продолжение в комментариях