"Чего хочет нож", фик для [Hephaestion]

[Santa-for-X]

Для: [Hephaestion]
От:
Название: "Чего хочет нож" (What The Knife Wants)
Оригинал: тут
Автор: Cesare
Жанр: ангст
Рейтинг: PG
Персонажи: Эрик, Чарльз
Размер: ~1500 слов
Саммари: Эрик и Чарльз никогда не скажут друг другу одну вещь…
Дисклеймер: Все герои принадлежат Марвелу.
Примечание: текст немного меньше условленных 1500 слов, но заказчик просил ангст, а это, на мой взгляд, самый идеальный ангст, какой только может быть.

Чего хочет нож

- - -
За все годы, что длилось их противостояние, за десятилетия, которые они прожили как неразлучные враги, среди всех слов, горячих и жестоких, которые они успели друг другу наговорить, Эрик и Чарльз всегда молчали об одном. У каждого из них оставалась одна вещь, которую, он точно знал, никогда не скажет другому.


Эрик никогда не скажет Чарльзу, что стоя на дне изуродованной субмарины и слыша из уст Шоу те слова, которые всегда считал только своими, он утратил веру во все, что раньше имело для него значение.
В тот миг он понял, что на самом деле был всего лишь чудовищем, порожденным Шоу, и все свои взгляды унаследовал непосредственно от своего отвратительного создателя.
«Если ты меня еще слышишь, я хочу чтобы ты знал – я согласен с каждым твоим словом. Мы – это будущее», – сказал Эрик Шоу, и то же самое услышал Чарльз.
Его голос звучал спокойно и уверенно, но в мыслях, отгороженных от всего мира непроницаемым барьером шлема, он кричал, срывая глотку.
Как можно было ненавидеть Шоу – и вместе с тем мечтать о жизни в том мире, который он стремился создать?
Он увидел все, о чем пытался сказать ему Чарльз. В тот момент, когда он отпустил монету, и та плавно легла на воздух, он наконец понял.
Он был уверен, что сам выбрал собственный путь, но в действительности на этот путь его направил Шоу, много лет назад, и этот путь вел к гибели. Он превращался в одного из тех, кого презирал. Как и Шоу, ему предстояло нести гибель и разрушения, и оправдывать себя тем, что для достижения высшей цели хороши любые средства. Но его высшая цель не принесла бы миру надежды, не изменила бы его ни на йоту, лишь добавила страданий и горя.
Что будут делать мутанты после того, как уничтожат человеческую расу, как не обратятся друг против друга? Как любой вид, существовавший до них, сначала они будут бороться и завоевывать, а под конец вцепятся друг другу в глотки.
Он вспомнил, как Чарльз сотнями способов пытался донести это до него эту мысль, не только во время их странных двусмысленных разговоров за шахматами.
– Новые идеи подобны шахматным фигурам, передвигающимся по доске. Фигура может быть выведена из строя противником, но может и начать игру, которая приведет к победе.
Он утверждал это не только на словах, но и на деле, всей своей жизнью, каждым прожитым днем.
– Приступай к делу так, как будто уверена в том, что будет дальше, – говорил Чарльз за завтраком со своей милой дразнящей полуулыбкой, и Рейвен невольно улыбалась в ответ.
– Делай то, что можешь, используй то, что у тебя есть, начинай там, где сейчас находишься, – когда Хэнк переживал из-за того, что плоды его инженерных опытов далеки от совершенства.
– Если ты вынес из случившегося какой-то урок на будущее, значит, это не было ошибкой, – Алексу, когда его способности выходили из-под контроля.
– Если дело стоит усилий, значит, того же стоят и ошибки, – когда Шон в очередной раз камнем падал из окна.
В то время Эрик почти не обращал на это внимания. Все это были просто нравоучительные банальности, предназначенные для того, чтобы утешить детей, расстроенных очередной неудачей. Просто высокопарные фразы. И довольно глупые, откровенно говоря.
В конце долгого дня, проведенного за тренировками в лесу, когда они сидели рядом на поваленном бревне и передавали друг другу фляжку воды, Чарльз кивнул на детей, которые увлеченно демонстрировали Мойре свои умения, и сказал Эрику:
– Это тот мир, за который стоит сражаться.
Тогда Эрику показалось, будто Чарльз начинает понимать его и, возможно, готов согласиться с ним, – но только теперь он осознал правду.
Чарльз не надеялся, что перемены дадутся им без труда, никогда не тешил себя иллюзиями, будто это произойдет скоро, однако он видел надежду на будущее, которое могло стать мирным, и верил, что шанс создать это будущее стоит любой борьбы, любых жертв.
Может быть, он ошибался, но он по-настоящему верил, что это ошибка, которую стоит совершить.
Чарльз верил, что Эрик может стать лучше. Не таким, как Шоу. И возможно, если бы у них было больше времени… возможно, Чарльзу помог бы ему доказать это.
Отпуская монету, которая вонзилась в лоб Шоу, Эрик думал – эта неудача может стать его последней. Он не мог заставить себя отпустить Шоу, не мог позволить ему остаться в живых, – но он мог удержать себя и не пойти по его стопам.
Не в его природе было сложить руки и отказаться от борьбы, но мог использовать свои силы для того, чтобы защищать своих близких, для того чтобы хранить и созидать. Они могли отвоевать для себя место в этом мире, и день за днем, год за годом, отражая нападения старой расы, они наблюдали бы за тем, как все новые и новые мутанты присоединяются к ним и учатся защищать друг друга… и за тем, как медленно, мучительно медленно, но необратимо мир начинает меняться. Когда монета упала, Эрик подумал, что теперь может с чистой душой пообещать Чарльзу – кровь на этой монете станет последней кровью, которую он прольет в жизни.
Но потом он вернулся во внешний мир и почувствовал тяжесть тысячи орудий, нацеленных на пляж. Он увидел, как Чарльз неуверенно поднимается на ноги, встретил его взгляд и увидел в нем ошеломление и разочарование. Надев шлем Шоу, чтобы избавиться от вмешательства друга, он разрубил больше нитей, чем предполагал. Возможно, Чарльз больше никогда не будет ему доверять.
Но как он смеет разочарованно смотреть на Эрика, в то время как за его спиной его обожаемое человечество готовится хладнокровно перебить всех мутантов заодно, не делая никаких различий?
Даже если бы они знали, кем был Чарльз на самом деле, даже если бы признали, что он – их самый горячий сторонник, это не изменило бы принятого ими решения. Они боялись того, на что был способен Чарльз, боялись того, кем он был, и готовы были уничтожить его – а он еще даже не осознал нависшую над ним угрозу.
Эрик чувствовал дрожь смертоносных механизмов, неумолимо разворачивающихся к пляжу – примитивная раса навела свои орудия и начала обратный отсчет. Без всякого предупреждения, без объявления войны. Чарльз даже не получил бы шанса встретить свою судьбу лицом к лицу. Ничтожные предатели, они обратились против Чарльза, готовые без малейших колебаний нанести ему удар в спину.
Первый шаг, который Эрик сделал из искореженной подлодки, вел по пути, который начертил для него Шоу.
Он говорил со своими братьями и сестрами, и его голос звенел от того, какой горькой оказалась правда. Он смотрел на готовые к удару ракеты, выстроившиеся у них над головами, и думал о том, что мир жесток, подл и мелочен. Этот мир никогда не изменится. Он принадлежит таким людям, как Шоу, и единственным выбором в нем всегда будет – править самому или позволить, чтобы тобой управляли другие.
Если бы Эрика не было там, если бы некому было остановить снаряды, Чарльз погиб бы на этом пляже, и его мечты погибли бы вместе с ним.
Когда громыхнул выстрел, и Чарльз рухнул на землю, Эрик упал на колени рядом с ним. И получил последнее доказательство. Неважно, где была монета – совершила она свой путь или нет, пуля все равно поразила цель.
Он накрепко запомнил этот урок, и с тех пор ни на один день о нем не забывал. Милосердия не существует. Это знание пропитало его до мозга костей, стало частью его существования, как железо в его крови, но несмотря на это, Эрик неизменно хранил тайну. Он больше не верил в милосердие, но он не мог заставить себя еще раз разбить сердце Чарльза.
Он никогда не скажет Чарльзу, что в те несколько мгновений, когда выбор был сделан и отменен, когда монета остановилась в воздухе, замерев между яростью и покоем, Эрик верил в него, и познал настоящее умиротворение.


Чарльз никогда не скажет Эрику, что в те несколько секунд на пляже, после того как пуля вонзилась в него, и он рухнул на землю, в те несколько секунд перед тем, как Эрик рванулся к нему и вызвал пулю обратно с помощью своей силы, перед тем, как металл вышел из его тела, тошнотворно царапая кость и раздвигая плоть, он все еще чувствовал свои ноги.
Он чувствовал, как упираются в песок пятки. Как поджимаются пальцы в ботинках. Он чувствовал, как вздрагивают ноги и как спазмы хватают его за колени. Он чувствовал боль от раны.
А потом Эрик извлек пулю, и больше Чарльз не чувствовал ничего.
Чарльз не святой. Снова и снова он будет чувствовать искушение нанести удар, открыть жестокую правду, разрушить уверенность Эрика. Ты хочешь, чтобы я был рядом с тобой, но ведь это не враг поразил меня, – это был ты. А потом ты вытащил пулю, как будто это могло отменить то, что ты сделал. Именно ты виноват в том, что я никогда не смогу встать рядом с тобой.
Снова и снова он будет смотреть Эрику в лицо, снизу вверх – всегда снизу вверх, и сгорать от стыда из-за того, как сильно ему хочется все это сказать.
Но он никогда этого не сделает.