Для: Levian
От:
Название: Прелюдия в ре бемоль мажоре.
Оригинал: zetaori.livejournal.com/22641.html
Фандом: Люди Икс: Первый класс.
Пейринг: Чарльз/Эрик
Рейтинг: R
Предупреждения: Дарк!Чарльз, церебральный секс с оттенком даб-кона.
Дисклеймер: Герои мне не принадлежат Материальной выгоды не извлекаю.
Слов: ~ 4800
Саммари: Чарльз солгал, когда сказал, что никогда не будет использовать свою силу против Эрика.
Прелюдия— Это тебе, подарок, — говорит Чарльз весьма будничным тоном. — Особенный подарок. Если научишься управлять им, сможешь справиться с чем угодно.
Его пальцы замирают над клавишами, не касаясь их. Пока не касаясь.
— Ты мог бы стать очень сильным, самым могущественным из мутантов.
«Ложь, — думает Эрик, — почему ты все время лжешь мне, Чарльз?»
Чарльз нажимает первые клавиши, ре бемоль, фа, ля бемоль. Прекрасное трезвучие ре бемоль мажора, но Эрик знает, что это обман, красивое заблуждение. Сокрытая от него правда не так важна. Ре бемоль важнее.
Эрик откидывается назад и изображает ожидание. Чарльз играет как в первый раз, с закрытыми глазами, его пальцы путаются в движениях, перебегая от клавиши к клавише. Мелодия начинается sostenuto* и продолжается весьма уверенно con semplice**.
— Расслабься, — говорит Чарльз, — здесь ты в безопасности.
Все, что говорит Чарльз, — ложь.
---
В день, когда Чарльз спас ему жизнь (по крайней мере, ему так сказали), Эрик последовал за ним из чистого любопытства. Он никогда не говорил, что останется.
Но Чарльз уже ждет его, когда он пытается уйти в глухую ночь и раствориться во тьме.
— Я могу заставить тебя остаться, — говорит он, — но не буду, — а потом разворачивается и уходит.
И Эрик остается.
Менять планы не в его привычках, но сейчас на это есть веские причины.
---
Чарльз играет одну и ту же мелодию снова и снова, а Эрик слушает и наблюдает. О классической музыке он знает не так уж много, но учится ее понимать.
Он закрывает глаза, мысли сливаются с музыкой. Эрик помнит беспрестанную дробь ботинок идущих друг за другом молодых, гораздо моложе его, солдат. Они шагают в ногу, и только редкий шорох одежды или амуниции указывает на то, что перед ним марширует множество людей. Но это все иллюзия. Они — единый разум, одна идея, один человек.
Он помнит свой страх, далекий и необъяснимый. Он долго не боялся. Но теперь страх обрушивается на него, сковывая мышцы, мурашками спускаясь по позвоночнику. Кровь стучит в ушах, все быстрее и быстрее, он хочет сорваться и бежать, но не может, не должен, потому что солдаты повсюду, непроницаемая коричневая стена, и если он задышит громче, они услышат. Солдаты найдут его. Они его убьют.
Эрик заставляет себя открыть глаза, и Чарльз смотрит на него сверху вниз, наклоняется, будто собираясь встряхнуть, и хмурится.
— Извини, — задыхаясь, говорит Эрик. Дышать все еще трудно, и он сжимает руки в кулаки, чтобы унять дрожь.
Рука Чарльза касается его лба, поглаживая влажную прядь волос.
Эрик не может вспомнить, когда Чарльз перестал играть. Это вдруг кажется ему очень важным.
---
Кошмары Эрика полны огня, грязи и приглушенных криков. Он просыпается оттого, что Чарльз гладит его по спине и шепчет:
— Здесь ты в безопасности.
Эрик снова проваливается в сон, в котором нет ничего, кроме смерти. И вновь просыпается, и Чарльз тихо дышит рядом.
В эти дни Чарльз спит вместе с ним — честно говоря, кровать всегда казалась Эрику чересчур большой дня одного человека. Он не помнит, когда это началось, но, должно быть, с появлением кошмаров. И даже после пробуждения Эрик еще долго помнил их вкус, ритм, их цвет, еще долго после того, как просыпался, но был уверен, что образы, звуки, чувства давно забыты.
Это не имело значения. Потому что кошмары вернулись, и Чарльз был с ним.
— Здесь ты в безопасности, — говорил он тогда и говорит теперь. — И если останешься со мной, никто не причинит тебе вреда.
Эрик снова засыпает, только чтобы увидеть бесконечные пустоши иссохших полей, без каких-либо укрытий, в которых можно спрятаться. Снаружи опасность, и смерть поджидает повсюду.
— Иди ко мне, — зовет Чарльз, протягивая руку.
---
— Расслабься, — говорит Чарльз, и Эрик распахивает глаза. Дышать трудно, тело покрывается потом, и он не понимает, почему
— Расслабься, — повторяет Чарльз, и Эрик делает глубокий судорожный вдох, пытаясь расслабиться.
Он впивается взглядом в обои, рассматривая завитки и кривые в узоре до тех пор, пока глаза снова не закрываются.
— Вот так, — шепчет Чарльз, прижимаясь ближе.
Ощущать Чарльза в своей голове по-прежнему странно, даже сейчас, когда прошло столько времени. Когда Чарльз входит, Эрик испытывает нечто похожее на зуд, где-то глубоко в черепе, и хочется добраться до него, и царапать, царапать через кожу и кости, но через секунду Чарльз оказывается там, где хочет, и зуд утихает, превращаясь в монотонное давление.
Иногда это похоже на головную боль. Время от времени — на фантомную боль. Но чаще сила Чарльза ударяет по нему ощущением, которое можно описать только немецким словом «Ohnmacht», и тогда он теряет сознание.
---
Это тянулось слишком долго, и Эрик никогда не обещал остаться.
Он оглядывает комнату. Кровать в беспорядке, листы небрежно разбросаны. Даже не приближаясь к ним, Эрик знает, что они пахнут Чарльзом. Он не чувствует необходимости застелить постель. Это не похоже на него.
Во всей комнате ощущается что-то неправильное. Вероятно, раньше она принадлежала кому-то из членов семьи Ксавье, ныне покойному, и полна забытых воспоминаний.
У него немного одежды и монета. Все это легко помещается в чемодан, с которым Эрик пришел.
Он остался из чистого любопытства и, хотя мало что узнал, понял одно: это место не для него. Слишком спокойное, слишком правильное, слишком уединенное.
Никто, кажется, не понимает его нетерпения, но Эрик их в этом не винит.
Он выглядывает окно: во дворе Шон - Банши - летает вокруг дома, — и Эрик думает, что можно остаться еще на одну ночь и попрощаться, но потом решает, что не хочет скучать по ним, а они, вероятно, не будут скучать по нему.
«Нет», - думает Эрик, чувствуя облегчение от одной только мысли, что уедет сегодня.
Он уже сжимает ручку старого чемодана, когда в голове раздается голос Чарльза: «Не мог бы ты спуститься на минутку?»
Эрик со вздохом оставляет чемодан. Он уедет до наступления темноты. Не попрощается, даже с Чарльзом. Так будет легче.
---
— Что такое Ohnmacht? — спрашивает Чарльз. На коленях он держит пыльную коричневую книгу, заложив палец между страниц. Чарльз смотрит на него сверху вниз, и Эрик чувствует себя пациентом психбольницы.
— Что?
Он моргает: солнечный свет бьет в глаза. Он не знает, который сейчас час. Если честно, даже не знает, какой сегодня день недели, здесь это неважно.
Эрик откашливается.
— Прошу прощения, — поправляется он, чувствуя глупость своего невнятного ответа.
— Я спрашиваю, что значит Ohnmacht?
Его произношение никуда не годится, Чарльз путает задненебный согласный с взрывным согласным, именно поэтому Эрик сначала его не понял.
— Почему тебя заинтересовало это слово?
Чарльз оборачивается — темный силуэт напротив освещенного окна.
— Обычно ты не думаешь на немецком.
Эрику кажется, что для обсуждения языка место не совсем подходит, но, погружаясь в мягкие подушки, решает: почему бы и нет.
— Это — ощущение, когда падаешь в обморок, — говорит он с заметным акцентом. Странно, он думал, что избавился от него несколько лет назад. — Или чувство беспомощности.
Внезапно Эрик вспоминает, что в юности часто падал в обморок. И, когда приходил в себя, видел встревоженное лицо матери.
— Mein Junge, — она пыталась успокоить его, но постоянная тревога глубоко отпечаталась на ее лице. И именно тогда, произнесенное тревожным шепотом, Эрик услышал это слово впервые.
Откуда, интересно, вернулся? Он лежит на постели из пары одеял и грязи в каком-то подвале. Сверху кто-то ритмично стучит, но не для того, чтобы выпустить его. А для того, чтобы свести с ума.
А уже в следующую секунду он оказывается в грязи с кровоточащей головой — упал на кости кого-то, гниющего рядом с ним. Мать гладит его по волосам в такт эху раздающихся на улице выстрелов.
Внезапно Эрик чувствует пальцами мягкую ткань. Вокруг все белое. Он просыпается в больнице. Мать сидит рядом с кроватью и держит его за руку. Врач смотрит на него и говорит, быстро, сыплет десятками медицинских терминов на латыни.
И Эрик понимает, что чем-то болен. Именно поэтому он теряет сознание, все время растерян и сбит с толку. Мать молча кивает, слезы катятся по ее лицу.
Эрик стряхивает видение, сопротивляясь тому, что его в нем ждет, а потом снова возвращается в кабинет Чарльза.
Что-то не так, но он не может понять — что именно. Эрик смотрит на фигуру Чарльза, темные завитки его волос на воротнике рубашки в свете, льющемся из окна.
Он трет глаза.
— Чарльз, секунду назад у меня не было этого воспоминания, — говорит он, удивляясь, как устало звучит его голос.
Чарльз оборачивается. Он красивый, думает Эрик, кажется, в сотый раз.
— Эрик, но ведь мы здесь именно этим и занимаешься, — он говорит медленно и осторожно, так, будто Эрик собирается напасть на него. Но, кажется, не боится. У него нет причин для страха. — Мы находим глубоко похороненные воспоминания и извлекаем их. Это поможет тебе контролировать силу.
Это поможет ему совершенствоваться. Поможет стать лучше. Поможет стать смертельным оружием.
Эрик помнит.
— Но это другое, — говорит он.
Ему не нравится, как Чарльз смотрит на него. Не нравится то, как он хмурится. Эрик хочет протянуть руку и разгладить морщины на его лбу, поцеловать его шрамы, осушить его слезы.
— Поспи немного, — отвечает Чарльз. — Кошмары вконец тебя изучили.
Эрик чувствует отголоски усталости.
— Останься со мной, — шепчет он и протягивает руку.
Чарльз сжимает его ладонь и отвечает:
— Конечно.
---
Эрик просыпается в своей комнате. Один. Что-то изменилось.
Он протирает глаза и садится. Он запомнил все эти маленькие бесполезные безделушки, заполонившие всю комнату, и все они на месте.
Эрик не сразу замечает, что чемодан, который был под кроватью, теперь стоит в углу комнаты.
— Он упакован.
Эрик понятия не имеет — почему.
Он выкладывает все содержимое на кровать и идет посмотреть, не осталось ли чего-нибудь на завтрак.
Чарльз приветствует его улыбкой, наливает молоко в кофе и передает чашку. Их пальцы встречаются, и Эрик улыбается в ответ.
---
Наблюдая за игрой Чарльза, Эрик стоит за его спиной и смотрит на клавиши. Они черно-белые, как шахматные фигуры, но пальцы Чарльза скользят по ним беспорядочно. Раньше Эрик думал, будто белые клавиши издают только радостные звуки, оставляя всю печаль черным. Он научился играть несколько лет назад, но исполняет музыку, которую этот инструмент никогда не слышал прежде и не услышит теперь.
На этом фортепьяно можно играть только классику. Он никогда не посмел бы прикоснуться к нему. Оно — только для Чарльза.
— Как это называется? — спрашивает Эрик.
Пальцы Чарльза не останавливаются. Сегодня он играет легко и неторопливо, без эмоций.
— Это прелюдия.
Конечно, думает Эрик. У классики всегда нет названия.
Позже, вернувшись в комнату, предположительно, свою, он задается вопросом: к чему эта прелюдия, которую Чарльз играет каждый раз?
Он на мгновение разыгрывает непонимание, но все, конечно, предельно ясно. Чарльз всегда это делает. Ждет.
Одежда разбросана по всей постели. Здесь кто-то был и что-то искал. Но у Эрика нет ничего стоящего внимания.
Чарльз все еще играет внизу. Эрик смотрит на одежду. Комок застревает в горле, и он откашливается.
И внезапно вспоминает то, что долгое время хотел сделать, но постоянно забывал. Он похлопывает по карманам в поисках ручки и листа бумаги.
Дрожащими руками он начинает записывать: «Я начинаю думать, что Чарльз заставляет меня вспоминать то, чего на самом деле не было».
Он снова откашливается снова, но комок в горле не уходит. Остается на месте, жжет и душит.
Эрик сгибается пополам.
Звуки внизу резко затихают, и Эрик слышит, как Чарльз бежит вверх по лестнице. Он падает, едва успевая заметить, что Чарльз перехватывает его и помогает лечь на кровать.
Он проваливается в сон моментально и приходит в себя, когда солнце уже взошло. Чарльз растянулся радом с ним и читает. Эрик замечает, что свернулся во сне возле него клубком. Он шевелится, и каждая мышца отдается болью из-за неудобной позы.
Не отрываясь от чтения, Чарльз притягивает его к себе. Эрик кладет голову ему на грудь и засыпает под биение сердца. В этот раз кошмары обходят его стороной. Ему не снится ничего, кроме темноты и движущихся теней.
---
Он просыпается один. В доме пахнет кофе. Он переодевается и выглядывает из окна. День обещает быть хорошим, солнечным, но не слишком жарким. Он мог бы сбежать после завтрака и наблюдать за тренировками Чарльза, которые всегда проходят интересно.
Эрик замечает на столе крошечный листок бумаги, почему-то осторожно подходит и читает написанное.
Он неотрывно вглядывается в слова. И перечитывает их три раза.
---
Эрик смотрит на заляпанные грязью потертые ботинки, которые все еще велики ему на пару размеров. Дождь льет как из ведра, но здесь он льет все время.
Перед огромными железными воротами, которые навсегда закрылись для таких людей, как он, стоит маленький мальчик с темными волосами и огромными голубыми глазами. Его школьная форма медленно намокает, но все еще остается чистой.
Но в этом сценарии есть как минимум три нестыковки. Первая — Эрик не мог стоять просто так и смотреть на ворота. Его избили бы прикладом до крови и потащили на исправительные работы. Вторая — ботинки мальчика слишком чистые. Грязная только подошва, а пройти и не запачкать все остальное, не говоря уже о белых носках, — просто невозможно.
И последняя, наиболее очевидная нестыковка: мальчика здесь быть не может. Потому что его никогда здесь не было.
Не было маленького английского мальчика в воротах Освенцима, он не протягивал к нему руки, не обещал всего и не говорил: «Просто доверься мне».
Но Эрик подходит и берет его за руку.
Эрик доверяет Чарльзу.
Это так легко. Даже когда перед ним лежит исписанный листок бумаги, на котором все слова зачеркнуты. Это легко, потому что Эрик хочет, ужасно хочет доверять Чарльзу.
---
Мысль о том, чтобы не пускать Чарльза в свою голову, возникла, как только Эрик впервые услышал его мысленный голос. Это естественная реакция, по крайней мере, ему бы хотелось так думать. Но все его барьеры оказывались для Чарльза слишком слабыми.
Нужна какая-то физическая, возможно, металлическая преграда между его мыслями и Чарльзом.
Чарльз хмурится над своей чашкой чая, но не отвечает. Он все еще делает вид, что не читает мысли без разрешения.
Дар Чарльза, медленно и осторожно начинает понимать Эрик, не так уж сильно отличается от его собственного. Он тоже может придавать форму вещам, обращать их во что-то другое, делать их реальными.
Но вот только Эрик устал от того, что все пытаются его переделать. Он никогда этого не хотел
И когда он получает возможность вырваться из этого замкнутого крута, то не колеблется ни минуту. В шлеме мир кажется бледнее, зато его легче контролировать
Тем не менее, Эрик понимает, что обречен носить его до конца жизни. Без шлема Чарльз получает молчаливый пропуск в его разум.
Он не жалеет о своем решении. Почти никогда. Это лишь доказывает, что Чарльз всегда в его голове.
---
Прошло много лет, но это неважно. Мир рушился сотни раз, но все равно остался неизменным.
Эрик подходит к Чарльзу — тот играет на фортепьяно. Он, как всегда один, и Эрик снимает шлем.
Он знает эту часть наизусть. Слушал ее бесчисленное количество раз на записях и на концертах, но так, как Чарльз, не играет никто. И Чарльз каждый раз играет ее по-разному. Иногда Эрику кажется, что в музыке зашифровано послание, и если бы он мог разобрать его, то смог бы понять. Если бы он мог вычислить значение и полутон каждого звука, он разгадал бы тайну по имени Чарльз.
Кажется, что в этой мелодии скрыты все мысли и чувства, где-то совсем рядом, у поверхности. И, несмотря на все сомнения, он надеется, что во время игры Чарльз по-настоящему честен. А может, Чарльз делает все это, только чтобы посмеяться над ним, дразня ответами, до которых он не может дотянуться.
Не имеет значения то, во что он верит. Он не может понять это в любом случае.
Звуки столь же знакомы, как завитки волос Чарльза, белая кожа, изгиб спины. Он слушает последние аккорды, и те затихают прежде, чем он оказывается с Чарльзом лицом к лицу.
— Как поживаешь? — спрашивает Чарльз, но оба знают, что на этот вопрос не нуждается в ответе.
Эрик целует его, губы Чарльза теплые и манящие. Он скучал по нему. Так сильно скучал.
---
Проснувшись, Эрик сразу понимает, что находится совсем в другом месте. Он всегда мог это определить, хотя так и не разобрался, каким именно образом. Возможно, дело было в гравитационном поле Земли: Эрик, словно стрелка компаса, чувствовал его изменения.
Чарльз мог бы ему помочь во всем разобраться — подобные загадки он щелкает, как орешки. Но Эрик ничего ему не сказал и старался поменьше об этом думать. Хотя никогда нельзя быть уверенным в том, что именно известно Чарльзу.
Моргнув, он видит все тот же гостиничный номер, в котором задремал, и спину Чарльза, склонившегося за фортепьяно.
— Я знаю, что это все ненастоящее, — крик Эрика заглушает звучащий соль-диез.
Один урок Эрик усвоил: хоть и говорят, что соль-диез и ля-бемоль — это одно и то же, но это не так.
Середина в этой прелюдии всегда — медленная, манящая, с привкусом меланхолии. Чарльз же ее играет быстро, жестко и настойчиво — бьет по клавишам с такой силой, какой в жизни нигде не показывает. Чарльз вообще редко прикладывает какие-то физические усилия, за исключением тех моментов, когда он играет.
— Верь мне, — произносит Чарльз у него в голове.
Соль-диез звучит все быстрее, и звуки такие громкие, что больше ничего не слышно. Наблюдая за движениями рук Чарльз, Эрик пытается понять, чем он планировал заняться в эти дни.
Когда-то Эрик был уверен: то, что Чарльз выбрал в качестве любимой именно эту часть, свидетельствовало о борьбе его светлой половины с тем, что он пытался подавить, и что скрывалось в темных уголках его души.
Это была иллюзия, как и все остальное.
— Чарльз, хорошо, что я знаю: ты — положительный герой, а я — отрицательный, иначе стал бы сомневаться, — кричит Эрик.
Чарльз усмехается. В конце второй части — зеркальном отражении первой — мелодия успокаивается. И обе мелодии — ложь.
Эрик хочет поцеловать его снова.
---
Чарльз тяжело дышит, обхватив Эрика ногами, зарываясь пальцами в его спину. Пальцы Чарльза всегда холодные и неизменно вызывают у Эрика желание зажать их между ладонями, чтобы отогреть.
Он толкается в него, внутри так тепло, и Эрик не может сдержать стон.
Он быстро находит нужный ритм — всегда одинаковый, 104 удара в минуту.
— Почему ты все время играешь эту мелодию? — спрашивает Эрик, кровь стучит в ушах. Он вот-вот кончит, но при необходимости долго может сдерживать себя.
— Это Шопен, — отвечает Чарльз так, будто это все объясняет.
Эрик меняет угол, и Чарльз стонет ему в шею.
— Если играешь Шопена, никто другой тебе просто не нужен, — добавляет он, задыхаясь.
Эрику стоило бы испугаться того, насколько понятны были ему эти слова.
Кончая, Чарльз выгибает спину и мысленно тянет Эрик за собой.
Этой ночью они могут остаться вместе.
* - сдержанно
** - с простотой
От:
Название: Прелюдия в ре бемоль мажоре.
Оригинал: zetaori.livejournal.com/22641.html
Фандом: Люди Икс: Первый класс.
Пейринг: Чарльз/Эрик
Рейтинг: R
Предупреждения: Дарк!Чарльз, церебральный секс с оттенком даб-кона.
Дисклеймер: Герои мне не принадлежат Материальной выгоды не извлекаю.
Слов: ~ 4800
Саммари: Чарльз солгал, когда сказал, что никогда не будет использовать свою силу против Эрика.
Прелюдия— Это тебе, подарок, — говорит Чарльз весьма будничным тоном. — Особенный подарок. Если научишься управлять им, сможешь справиться с чем угодно.
Его пальцы замирают над клавишами, не касаясь их. Пока не касаясь.
— Ты мог бы стать очень сильным, самым могущественным из мутантов.
«Ложь, — думает Эрик, — почему ты все время лжешь мне, Чарльз?»
Чарльз нажимает первые клавиши, ре бемоль, фа, ля бемоль. Прекрасное трезвучие ре бемоль мажора, но Эрик знает, что это обман, красивое заблуждение. Сокрытая от него правда не так важна. Ре бемоль важнее.
Эрик откидывается назад и изображает ожидание. Чарльз играет как в первый раз, с закрытыми глазами, его пальцы путаются в движениях, перебегая от клавиши к клавише. Мелодия начинается sostenuto* и продолжается весьма уверенно con semplice**.
— Расслабься, — говорит Чарльз, — здесь ты в безопасности.
Все, что говорит Чарльз, — ложь.
---
В день, когда Чарльз спас ему жизнь (по крайней мере, ему так сказали), Эрик последовал за ним из чистого любопытства. Он никогда не говорил, что останется.
Но Чарльз уже ждет его, когда он пытается уйти в глухую ночь и раствориться во тьме.
— Я могу заставить тебя остаться, — говорит он, — но не буду, — а потом разворачивается и уходит.
И Эрик остается.
Менять планы не в его привычках, но сейчас на это есть веские причины.
---
Чарльз играет одну и ту же мелодию снова и снова, а Эрик слушает и наблюдает. О классической музыке он знает не так уж много, но учится ее понимать.
Он закрывает глаза, мысли сливаются с музыкой. Эрик помнит беспрестанную дробь ботинок идущих друг за другом молодых, гораздо моложе его, солдат. Они шагают в ногу, и только редкий шорох одежды или амуниции указывает на то, что перед ним марширует множество людей. Но это все иллюзия. Они — единый разум, одна идея, один человек.
Он помнит свой страх, далекий и необъяснимый. Он долго не боялся. Но теперь страх обрушивается на него, сковывая мышцы, мурашками спускаясь по позвоночнику. Кровь стучит в ушах, все быстрее и быстрее, он хочет сорваться и бежать, но не может, не должен, потому что солдаты повсюду, непроницаемая коричневая стена, и если он задышит громче, они услышат. Солдаты найдут его. Они его убьют.
Эрик заставляет себя открыть глаза, и Чарльз смотрит на него сверху вниз, наклоняется, будто собираясь встряхнуть, и хмурится.
— Извини, — задыхаясь, говорит Эрик. Дышать все еще трудно, и он сжимает руки в кулаки, чтобы унять дрожь.
Рука Чарльза касается его лба, поглаживая влажную прядь волос.
Эрик не может вспомнить, когда Чарльз перестал играть. Это вдруг кажется ему очень важным.
---
Кошмары Эрика полны огня, грязи и приглушенных криков. Он просыпается оттого, что Чарльз гладит его по спине и шепчет:
— Здесь ты в безопасности.
Эрик снова проваливается в сон, в котором нет ничего, кроме смерти. И вновь просыпается, и Чарльз тихо дышит рядом.
В эти дни Чарльз спит вместе с ним — честно говоря, кровать всегда казалась Эрику чересчур большой дня одного человека. Он не помнит, когда это началось, но, должно быть, с появлением кошмаров. И даже после пробуждения Эрик еще долго помнил их вкус, ритм, их цвет, еще долго после того, как просыпался, но был уверен, что образы, звуки, чувства давно забыты.
Это не имело значения. Потому что кошмары вернулись, и Чарльз был с ним.
— Здесь ты в безопасности, — говорил он тогда и говорит теперь. — И если останешься со мной, никто не причинит тебе вреда.
Эрик снова засыпает, только чтобы увидеть бесконечные пустоши иссохших полей, без каких-либо укрытий, в которых можно спрятаться. Снаружи опасность, и смерть поджидает повсюду.
— Иди ко мне, — зовет Чарльз, протягивая руку.
---
— Расслабься, — говорит Чарльз, и Эрик распахивает глаза. Дышать трудно, тело покрывается потом, и он не понимает, почему
— Расслабься, — повторяет Чарльз, и Эрик делает глубокий судорожный вдох, пытаясь расслабиться.
Он впивается взглядом в обои, рассматривая завитки и кривые в узоре до тех пор, пока глаза снова не закрываются.
— Вот так, — шепчет Чарльз, прижимаясь ближе.
Ощущать Чарльза в своей голове по-прежнему странно, даже сейчас, когда прошло столько времени. Когда Чарльз входит, Эрик испытывает нечто похожее на зуд, где-то глубоко в черепе, и хочется добраться до него, и царапать, царапать через кожу и кости, но через секунду Чарльз оказывается там, где хочет, и зуд утихает, превращаясь в монотонное давление.
Иногда это похоже на головную боль. Время от времени — на фантомную боль. Но чаще сила Чарльза ударяет по нему ощущением, которое можно описать только немецким словом «Ohnmacht», и тогда он теряет сознание.
---
Это тянулось слишком долго, и Эрик никогда не обещал остаться.
Он оглядывает комнату. Кровать в беспорядке, листы небрежно разбросаны. Даже не приближаясь к ним, Эрик знает, что они пахнут Чарльзом. Он не чувствует необходимости застелить постель. Это не похоже на него.
Во всей комнате ощущается что-то неправильное. Вероятно, раньше она принадлежала кому-то из членов семьи Ксавье, ныне покойному, и полна забытых воспоминаний.
У него немного одежды и монета. Все это легко помещается в чемодан, с которым Эрик пришел.
Он остался из чистого любопытства и, хотя мало что узнал, понял одно: это место не для него. Слишком спокойное, слишком правильное, слишком уединенное.
Никто, кажется, не понимает его нетерпения, но Эрик их в этом не винит.
Он выглядывает окно: во дворе Шон - Банши - летает вокруг дома, — и Эрик думает, что можно остаться еще на одну ночь и попрощаться, но потом решает, что не хочет скучать по ним, а они, вероятно, не будут скучать по нему.
«Нет», - думает Эрик, чувствуя облегчение от одной только мысли, что уедет сегодня.
Он уже сжимает ручку старого чемодана, когда в голове раздается голос Чарльза: «Не мог бы ты спуститься на минутку?»
Эрик со вздохом оставляет чемодан. Он уедет до наступления темноты. Не попрощается, даже с Чарльзом. Так будет легче.
---
— Что такое Ohnmacht? — спрашивает Чарльз. На коленях он держит пыльную коричневую книгу, заложив палец между страниц. Чарльз смотрит на него сверху вниз, и Эрик чувствует себя пациентом психбольницы.
— Что?
Он моргает: солнечный свет бьет в глаза. Он не знает, который сейчас час. Если честно, даже не знает, какой сегодня день недели, здесь это неважно.
Эрик откашливается.
— Прошу прощения, — поправляется он, чувствуя глупость своего невнятного ответа.
— Я спрашиваю, что значит Ohnmacht?
Его произношение никуда не годится, Чарльз путает задненебный согласный с взрывным согласным, именно поэтому Эрик сначала его не понял.
— Почему тебя заинтересовало это слово?
Чарльз оборачивается — темный силуэт напротив освещенного окна.
— Обычно ты не думаешь на немецком.
Эрику кажется, что для обсуждения языка место не совсем подходит, но, погружаясь в мягкие подушки, решает: почему бы и нет.
— Это — ощущение, когда падаешь в обморок, — говорит он с заметным акцентом. Странно, он думал, что избавился от него несколько лет назад. — Или чувство беспомощности.
Внезапно Эрик вспоминает, что в юности часто падал в обморок. И, когда приходил в себя, видел встревоженное лицо матери.
— Mein Junge, — она пыталась успокоить его, но постоянная тревога глубоко отпечаталась на ее лице. И именно тогда, произнесенное тревожным шепотом, Эрик услышал это слово впервые.
Откуда, интересно, вернулся? Он лежит на постели из пары одеял и грязи в каком-то подвале. Сверху кто-то ритмично стучит, но не для того, чтобы выпустить его. А для того, чтобы свести с ума.
А уже в следующую секунду он оказывается в грязи с кровоточащей головой — упал на кости кого-то, гниющего рядом с ним. Мать гладит его по волосам в такт эху раздающихся на улице выстрелов.
Внезапно Эрик чувствует пальцами мягкую ткань. Вокруг все белое. Он просыпается в больнице. Мать сидит рядом с кроватью и держит его за руку. Врач смотрит на него и говорит, быстро, сыплет десятками медицинских терминов на латыни.
И Эрик понимает, что чем-то болен. Именно поэтому он теряет сознание, все время растерян и сбит с толку. Мать молча кивает, слезы катятся по ее лицу.
Эрик стряхивает видение, сопротивляясь тому, что его в нем ждет, а потом снова возвращается в кабинет Чарльза.
Что-то не так, но он не может понять — что именно. Эрик смотрит на фигуру Чарльза, темные завитки его волос на воротнике рубашки в свете, льющемся из окна.
Он трет глаза.
— Чарльз, секунду назад у меня не было этого воспоминания, — говорит он, удивляясь, как устало звучит его голос.
Чарльз оборачивается. Он красивый, думает Эрик, кажется, в сотый раз.
— Эрик, но ведь мы здесь именно этим и занимаешься, — он говорит медленно и осторожно, так, будто Эрик собирается напасть на него. Но, кажется, не боится. У него нет причин для страха. — Мы находим глубоко похороненные воспоминания и извлекаем их. Это поможет тебе контролировать силу.
Это поможет ему совершенствоваться. Поможет стать лучше. Поможет стать смертельным оружием.
Эрик помнит.
— Но это другое, — говорит он.
Ему не нравится, как Чарльз смотрит на него. Не нравится то, как он хмурится. Эрик хочет протянуть руку и разгладить морщины на его лбу, поцеловать его шрамы, осушить его слезы.
— Поспи немного, — отвечает Чарльз. — Кошмары вконец тебя изучили.
Эрик чувствует отголоски усталости.
— Останься со мной, — шепчет он и протягивает руку.
Чарльз сжимает его ладонь и отвечает:
— Конечно.
---
Эрик просыпается в своей комнате. Один. Что-то изменилось.
Он протирает глаза и садится. Он запомнил все эти маленькие бесполезные безделушки, заполонившие всю комнату, и все они на месте.
Эрик не сразу замечает, что чемодан, который был под кроватью, теперь стоит в углу комнаты.
— Он упакован.
Эрик понятия не имеет — почему.
Он выкладывает все содержимое на кровать и идет посмотреть, не осталось ли чего-нибудь на завтрак.
Чарльз приветствует его улыбкой, наливает молоко в кофе и передает чашку. Их пальцы встречаются, и Эрик улыбается в ответ.
---
Наблюдая за игрой Чарльза, Эрик стоит за его спиной и смотрит на клавиши. Они черно-белые, как шахматные фигуры, но пальцы Чарльза скользят по ним беспорядочно. Раньше Эрик думал, будто белые клавиши издают только радостные звуки, оставляя всю печаль черным. Он научился играть несколько лет назад, но исполняет музыку, которую этот инструмент никогда не слышал прежде и не услышит теперь.
На этом фортепьяно можно играть только классику. Он никогда не посмел бы прикоснуться к нему. Оно — только для Чарльза.
— Как это называется? — спрашивает Эрик.
Пальцы Чарльза не останавливаются. Сегодня он играет легко и неторопливо, без эмоций.
— Это прелюдия.
Конечно, думает Эрик. У классики всегда нет названия.
Позже, вернувшись в комнату, предположительно, свою, он задается вопросом: к чему эта прелюдия, которую Чарльз играет каждый раз?
Он на мгновение разыгрывает непонимание, но все, конечно, предельно ясно. Чарльз всегда это делает. Ждет.
Одежда разбросана по всей постели. Здесь кто-то был и что-то искал. Но у Эрика нет ничего стоящего внимания.
Чарльз все еще играет внизу. Эрик смотрит на одежду. Комок застревает в горле, и он откашливается.
И внезапно вспоминает то, что долгое время хотел сделать, но постоянно забывал. Он похлопывает по карманам в поисках ручки и листа бумаги.
Дрожащими руками он начинает записывать: «Я начинаю думать, что Чарльз заставляет меня вспоминать то, чего на самом деле не было».
Он снова откашливается снова, но комок в горле не уходит. Остается на месте, жжет и душит.
Эрик сгибается пополам.
Звуки внизу резко затихают, и Эрик слышит, как Чарльз бежит вверх по лестнице. Он падает, едва успевая заметить, что Чарльз перехватывает его и помогает лечь на кровать.
Он проваливается в сон моментально и приходит в себя, когда солнце уже взошло. Чарльз растянулся радом с ним и читает. Эрик замечает, что свернулся во сне возле него клубком. Он шевелится, и каждая мышца отдается болью из-за неудобной позы.
Не отрываясь от чтения, Чарльз притягивает его к себе. Эрик кладет голову ему на грудь и засыпает под биение сердца. В этот раз кошмары обходят его стороной. Ему не снится ничего, кроме темноты и движущихся теней.
---
Он просыпается один. В доме пахнет кофе. Он переодевается и выглядывает из окна. День обещает быть хорошим, солнечным, но не слишком жарким. Он мог бы сбежать после завтрака и наблюдать за тренировками Чарльза, которые всегда проходят интересно.
Эрик замечает на столе крошечный листок бумаги, почему-то осторожно подходит и читает написанное.
Он неотрывно вглядывается в слова. И перечитывает их три раза.
---
Эрик смотрит на заляпанные грязью потертые ботинки, которые все еще велики ему на пару размеров. Дождь льет как из ведра, но здесь он льет все время.
Перед огромными железными воротами, которые навсегда закрылись для таких людей, как он, стоит маленький мальчик с темными волосами и огромными голубыми глазами. Его школьная форма медленно намокает, но все еще остается чистой.
Но в этом сценарии есть как минимум три нестыковки. Первая — Эрик не мог стоять просто так и смотреть на ворота. Его избили бы прикладом до крови и потащили на исправительные работы. Вторая — ботинки мальчика слишком чистые. Грязная только подошва, а пройти и не запачкать все остальное, не говоря уже о белых носках, — просто невозможно.
И последняя, наиболее очевидная нестыковка: мальчика здесь быть не может. Потому что его никогда здесь не было.
Не было маленького английского мальчика в воротах Освенцима, он не протягивал к нему руки, не обещал всего и не говорил: «Просто доверься мне».
Но Эрик подходит и берет его за руку.
Эрик доверяет Чарльзу.
Это так легко. Даже когда перед ним лежит исписанный листок бумаги, на котором все слова зачеркнуты. Это легко, потому что Эрик хочет, ужасно хочет доверять Чарльзу.
---
Мысль о том, чтобы не пускать Чарльза в свою голову, возникла, как только Эрик впервые услышал его мысленный голос. Это естественная реакция, по крайней мере, ему бы хотелось так думать. Но все его барьеры оказывались для Чарльза слишком слабыми.
Нужна какая-то физическая, возможно, металлическая преграда между его мыслями и Чарльзом.
Чарльз хмурится над своей чашкой чая, но не отвечает. Он все еще делает вид, что не читает мысли без разрешения.
Дар Чарльза, медленно и осторожно начинает понимать Эрик, не так уж сильно отличается от его собственного. Он тоже может придавать форму вещам, обращать их во что-то другое, делать их реальными.
Но вот только Эрик устал от того, что все пытаются его переделать. Он никогда этого не хотел
И когда он получает возможность вырваться из этого замкнутого крута, то не колеблется ни минуту. В шлеме мир кажется бледнее, зато его легче контролировать
Тем не менее, Эрик понимает, что обречен носить его до конца жизни. Без шлема Чарльз получает молчаливый пропуск в его разум.
Он не жалеет о своем решении. Почти никогда. Это лишь доказывает, что Чарльз всегда в его голове.
---
Прошло много лет, но это неважно. Мир рушился сотни раз, но все равно остался неизменным.
Эрик подходит к Чарльзу — тот играет на фортепьяно. Он, как всегда один, и Эрик снимает шлем.
Он знает эту часть наизусть. Слушал ее бесчисленное количество раз на записях и на концертах, но так, как Чарльз, не играет никто. И Чарльз каждый раз играет ее по-разному. Иногда Эрику кажется, что в музыке зашифровано послание, и если бы он мог разобрать его, то смог бы понять. Если бы он мог вычислить значение и полутон каждого звука, он разгадал бы тайну по имени Чарльз.
Кажется, что в этой мелодии скрыты все мысли и чувства, где-то совсем рядом, у поверхности. И, несмотря на все сомнения, он надеется, что во время игры Чарльз по-настоящему честен. А может, Чарльз делает все это, только чтобы посмеяться над ним, дразня ответами, до которых он не может дотянуться.
Не имеет значения то, во что он верит. Он не может понять это в любом случае.
Звуки столь же знакомы, как завитки волос Чарльза, белая кожа, изгиб спины. Он слушает последние аккорды, и те затихают прежде, чем он оказывается с Чарльзом лицом к лицу.
— Как поживаешь? — спрашивает Чарльз, но оба знают, что на этот вопрос не нуждается в ответе.
Эрик целует его, губы Чарльза теплые и манящие. Он скучал по нему. Так сильно скучал.
---
Проснувшись, Эрик сразу понимает, что находится совсем в другом месте. Он всегда мог это определить, хотя так и не разобрался, каким именно образом. Возможно, дело было в гравитационном поле Земли: Эрик, словно стрелка компаса, чувствовал его изменения.
Чарльз мог бы ему помочь во всем разобраться — подобные загадки он щелкает, как орешки. Но Эрик ничего ему не сказал и старался поменьше об этом думать. Хотя никогда нельзя быть уверенным в том, что именно известно Чарльзу.
Моргнув, он видит все тот же гостиничный номер, в котором задремал, и спину Чарльза, склонившегося за фортепьяно.
— Я знаю, что это все ненастоящее, — крик Эрика заглушает звучащий соль-диез.
Один урок Эрик усвоил: хоть и говорят, что соль-диез и ля-бемоль — это одно и то же, но это не так.
Середина в этой прелюдии всегда — медленная, манящая, с привкусом меланхолии. Чарльз же ее играет быстро, жестко и настойчиво — бьет по клавишам с такой силой, какой в жизни нигде не показывает. Чарльз вообще редко прикладывает какие-то физические усилия, за исключением тех моментов, когда он играет.
— Верь мне, — произносит Чарльз у него в голове.
Соль-диез звучит все быстрее, и звуки такие громкие, что больше ничего не слышно. Наблюдая за движениями рук Чарльз, Эрик пытается понять, чем он планировал заняться в эти дни.
Когда-то Эрик был уверен: то, что Чарльз выбрал в качестве любимой именно эту часть, свидетельствовало о борьбе его светлой половины с тем, что он пытался подавить, и что скрывалось в темных уголках его души.
Это была иллюзия, как и все остальное.
— Чарльз, хорошо, что я знаю: ты — положительный герой, а я — отрицательный, иначе стал бы сомневаться, — кричит Эрик.
Чарльз усмехается. В конце второй части — зеркальном отражении первой — мелодия успокаивается. И обе мелодии — ложь.
Эрик хочет поцеловать его снова.
---
Чарльз тяжело дышит, обхватив Эрика ногами, зарываясь пальцами в его спину. Пальцы Чарльза всегда холодные и неизменно вызывают у Эрика желание зажать их между ладонями, чтобы отогреть.
Он толкается в него, внутри так тепло, и Эрик не может сдержать стон.
Он быстро находит нужный ритм — всегда одинаковый, 104 удара в минуту.
— Почему ты все время играешь эту мелодию? — спрашивает Эрик, кровь стучит в ушах. Он вот-вот кончит, но при необходимости долго может сдерживать себя.
— Это Шопен, — отвечает Чарльз так, будто это все объясняет.
Эрик меняет угол, и Чарльз стонет ему в шею.
— Если играешь Шопена, никто другой тебе просто не нужен, — добавляет он, задыхаясь.
Эрику стоило бы испугаться того, насколько понятны были ему эти слова.
Кончая, Чарльз выгибает спину и мысленно тянет Эрик за собой.
Этой ночью они могут остаться вместе.
* - сдержанно
** - с простотой
-
-
28.01.2012 в 21:47-
-
28.01.2012 в 22:43немного удивило:
читать дальше
-
-
28.01.2012 в 23:38Но, простите, перевод выглядит очень торопливым. И сам по себе как русский текст, которому сильно не хватает вычитки, и как перевод.
тапки
Мне кажется, что и по остальному тексту у вас, увы, хватает таких неясностей. Честно сказать, и хочется полноценно вчитаться в оригинал, и не хочется, чтобы совсем не разрушить ощущение от перевода, который я ценю уже за сам факт того, что фик появился и на русском языке.
В любом случае спасибо, что выбрали и перевели именно этот небанальный фик
-
-
29.01.2012 в 21:32читать дальше
/Melissa/, спасибо за отзыв.
-
-
30.01.2012 в 02:21Только объясните мне, что произошло? Это была полностью иллюзия, созданная Чарльзом, или иллюзия и реальность, да и вообще зачем всё-таки Чарльз создавал эту иллюзию? Я чего-то запуталась О_о Это ни в коем случае не тапок, просто я затупила =)